- И ведь я только сейчас понимаю, что это было самое настоящее крапивинское детство. Тогда не понимала...
- Тогда мы все были настоящими.
- "И теперь как настоящие, в этом-то, дружок, и засада"
- Теперь уже не всегда.
- Зря.
- Не во всём настоящие.
Помолчали.
- Насморк вот какой-то дурацкий, ненастоящий совершенно.

Здесь так холодно, что я кутаюсь в камуфляжный плед, привезённый мной же для Редфайер, а чай успевает остыть ещё до середины кружки.
Здесь мой голос разума, воплощение адекватности. И я вся обращаюсь в слух, жадно ловлю каждое слово и каждую эмоцию, читаю по лицам и интонациям, стараюсь запомнить наизусть каждый разговор. Потому что всё это невообразимо ценно и любимо. Это не описать словами, честное слово, всё то, что я чувствую. И никогда нельзя было описать. Что-то такое тонкое и серебряное, звенящее. Проронишь неверное слово - и разобьёшь. Что-то, чем всегда дорожишь и безумно боишься потерять. Как раз тот вариант, когда достаточно лишь интонации для мгновенной перемены своего решения - может быть, так понятнее.
И, может, это всё можно было бы сказать вслух, и, более того, стоило бы так и сделать, но боишься, опять же, как же можно. И утыкаешься в плечо, и в тайне надеешься, что поймут без всяких слов.